В принцепе тому, кто скажет, что гипотония это типа круто - я первый врежу.
Это постоянные и частые головные боли, это скачки настроения, быстрая утомляемость, частая непонятная злость, обязательный распорядок дня, сложности со спортом и просто сложно вести нормальный современный ритм жизни... НО...

Но иногда можно оправдываясь показателями прибора сделать себе чай латте и шоколадное пироженное и сидеть и гладить кошку.

Всех с серединой недели!

Хотел сделать сегодня день в фотографиях но потом вспомнил как сложно сбиватсйа с утреннего ритма и что на работе до фига засекреченого... ну может в пятницу сделаю.

Разрывала разные скидки. Нашла интересное - в ессене есть трайнинг по пилону, полотна и воздушным кольцам. Теперь думаю- куда сунутся и стоит ли вообще куда соваться с моей нулевой пластикой....

Вчерашняя история получила продолжение. Чтото перегорело.

Ания теперь зовёт меня кгб. А всё потому что Катерина весело рассказала, как я в глубокой задумчивости спросила, можно ли мне убить Бирлешик. Медленно и мучительно. Ну а чо, у меня юмор такой. Холодный. Впрочем кожаная куртка + высокие сапоги и то что я весь день носилась с коричневыми конвертами А4 не спасает.

Пью кофе, занимаюсь немецким. Хочу написать чтонибудь неприлично флаффное по бытовухе. меня всегда до истерики притёт, когда любимые герои в обычных каждодневных ситуациях. Есть в этом чтото... пронзительно нежное или больное. Как будто подсматриваешь в окна, где они не герои, а простые люди.

Голова болит.

Эспрессо — это жизнь. Горчит, но бодрит. Первый глоток может показаться невкусным, но, допив чашку, всегда захочешь еще одну. А на еще одну чаще всего не хватает времени.

Капучино — это влюбленность. Сначала терпко, потом сладко и легко, а на поверку — все та же жизнь. Но моменты, когда сладко и терпко, — самые лучшие. Кстати, всегда можно просто съесть пенку и не пить, но это мало кому приходит в голову. Видимо, дело все-таки в сочетании.

Латте — это мечты, эспрессо, разбавленный молоком надежды, и пенка, помните, да? Та самая пенка, которая бывает в капучино. Но нет корицы, нет той терпкости, которая позволяет прочувствовать момент.

Еще есть мокко — кофе с горячим шоколадом. Мокко — это меланхолия. Густая и тягучая. Но даже в мокко есть молоко. И сладость, та, которую не найдешь в эспрессо, например. Ее и чувствуешь не сразу, и каждый раз не очень понимаешь, почему заказал именно его. Только потом вспоминаешь, в тот самый момент, когда становится сладко.

Айриш, кофе по-ирландски, — страсть. Где-то там, на самом дне, обжигающий алкоголь. Можно перемешать, тогда он практически не чувствуется, если кофе приготовлен правильно, конечно. Но он там все равно есть, и все равно неизбежно пьянеешь. Кстати, да, хуже плохого эспрессо может быть только плохой айриш.

И ристретто. Ристретто — это смерть. Это когда вся жизнь — одним глотком. Выпиваешь, просишь счет и уходишь. Обычно так.

Кофе? — это варенье из джазовых пластинок.

Кофе? — это свет, который можно размешивать ложечкой.

Кофе? — это врата восприятия ночного пейзажа.

Кофе? — это немой вымысел радуги.

— А любовь? Настоящая любовь?

— Настоящая любовь — это кофе, который варишь дома с утра. Свежемолотый, желательно вручную. С корицей, мускатным орехом и кардамоном. Кофе, рядом с которым надо стоять, чтобы не убежал, иначе безнадежно испортится вкус. Надо проследить, чтобы он поднялся три раза, потом налить ложку холодной воды в джезву, подождать пару минут, чтобы осела гуща. Кофе, который наливаешь в старую любимую чашку и пьешь, чувствуя каждый глоток, каждый день. Наслаждаясь каждым глотком.

Можно проматывать - для себя план:

Утром, до завтрака - докрасить тритий слой, проверить акрил, проверить смазку положить краску в дуеше по третему кругу.

После завтрака - убрать/смыть/убратся. привезти ванную в приличное состояние, вернуть всё на места. Убрать все тюбики.

Сделать пол на балконе

Выкинуть мусор, убратся на кухне, убраться в комнате

Погладить

сделать немецкий

занятся повторным кроем.

Я очень не хочу ныть, но если кто готов отняшить чучундру, которой уже просто некуда девать лимоны, так как текила кончилась, а лимонад както уже приелся (как впрочим и лимонный пирог) - мурк?

Не, в принцепе ничо смертельного, так, обычный день уставшего гипотоника, и в принцепе нечего на жизнь жаловатсйа, спасибо медсестра из соседней квартиры вовремя отловившей мои попытки поцеловатся со ступеньками.

Лада, пополз в маг, потом может и до дел доползу....

Оно такое бредовое и странное, что даже закрывать не буду. Людвиг и ОЦ - в данном случае - Северный рейн Вестфалия - Пауль.

- Ты меня звал?
Пауль молчит. Тёмные, коротко стриженные волосы, волевые, хотя и грубоватые черты лица, тёмные глаза. Он и похож и не похож на немца, он очень изменился. Больше остальных, и Людвиг не помнит, когда именно. Не может сказать, в какой момент тот Вестфалия, который хотя и время от времени окрызаясь был всёже покорен его брату, сменился на этого... Этого. Другово. Паул чуть ниже его, но едва ли не шире в плечах. Глаза тёмные, неуловимо-южные. У Вестфалии много намешанно кровей. Больше, чем на других границах. Людвиг торопится, его злит это встреча, зачемто назначеная на обзорной телевизионной башне Дюсселдорфа, но он пока не давит. Он старается никогда не давить на братьев. У Паула широкие, сильные руки, шире и сильнее, чем у Людвига. И он одинаково хорошо умеет носить рабочий комбинезон и шёгольский костюм. Он разбирается в моде и метале. Он умеет юлить и быть прямым. Он сейчас делает вид, что смотрит на город... А может правда смотрит. Людвигу досадно, он главный, да, он главный среди них всех, но почему, господи, почему все они так любят напоминать ему, что он младший. Не спецально. Почти никогда не спецально, но у всех у них порой туманится взгляд, они стоят, смотрят кудато вдаль, замирают, и как будто их тут нет. Что они видят - Людвиг не знает. И это злит. Он спрашивал об этом Гилберта, Гессена, Баварию, Мекленбург. Каждый ответил по своему. Ктото промолчал, ктото отшутился. Один раз правда проговорился Бремен. Свободный Ганзейский был невероятно пьян, да что там, они все были пьяны. Зеленоватые глаза рыжеватого, ворчливого города смотрели куда в стену кнайпе Муха, и он медленно и тоскливо проговорил: "Ворота. Там ворота. Громадные, посреди моря. И над ними - красно белый флаг. Ворота". У Людвига тогда задрожали руки и пересохло во рту. А Ветсфалия всё смотрит и смотрит на свои земли, и Германия боится, не хочет знать, что видит он - шахтёр, работяга, модник, бывшая столичная Земля. Людвиг не хочет знать, какие ворота зовут этого крепкого, сильного мужчину, с которым он, Людвиг, когдато спускался в шахты и с которым было совсем совсем не страшно. Который смеясь называет кофе Кафкхен, и вместо "с" произносит "т". Что он видит...Шахтные экплуатационные коперы над которыми реет зелённо-бело-красный флаг, так напоминаюший итальянский?
- Эм... Ты в порятке?
Людвиг смотрит на свои пальцы, судорожно сжавшие перегородки смотрового окна. Его бьёт дрож. Пауль кажется понимает, берёт его залоток. Спускаются к Рейну, и Пауль коротко кивает на ближайший киоск, быстро предлогает перехватить кафкхен и Ейтебрилле, и Людвиг позволяет себе медленно выдохнуть, проворчать, что этой выпечкой только руки пачкать, но послушно сжевать это нечто с ванильным пудингом. Погода удивительно хорошая, и они медленно идут к старому городу, обсуждая положение РВЕ и Круппа. И Людвиг будет очень старатся не замечать, как Пауль на пару секунд замрёт, всматриваясь кудато в даль Рейна.
Мир крутится всё быстрее, всё быстрее летят поезда, всё дешевле самолёты, мир разчерчен на квадраты и кукловодам нет дела до светловолосового подростка, который когда с трепетом и восторгом шёл по шахте за старшым братом. Подростку давно приходится выживать рядом с этими кукловодами, быть толи фигурой в мировой игре, толи игроком... А Пауль, довольно утирающий рот после очередного глотка светлого даже не фигура. Но он видит ворота. Высокие. По середине Рейна. И заними его ждёт вечное спокойствие.

Не бывает ран не оставляюших следов. Не бывает и всё тут. Некоторые физические, другие - не совсем. Не важно. Далеко не всегда они действительно болят, гораздо чаще - просто ноют. Это слохно описать, просто накатывает тоска. Знаешь, что надо сделать, но нет... Даже не сил, просто возможности. Сейчас всё не так страшно - мохно позволить себе закрыть глаза и просто час-полтора полежать под одеялом. Очень вовремя начинает болеть запястье и грудь. Нет, не болеть, так ныть чуток. Как будто подтверждение, что надо не двигатся. И правильно не поехала на спорт. С трудом заставляю себя встать к восьми - надо загрузить в машину шины. Двигаюсь быстро, привычно отправляю физический дискомфорт куда подальше. Раз-две-три. Потом подхватываю оповещение и иду забирать посылки. Наушники безпроводные, перчатки для спорта и... Подарок себе.Улыбаюсь , заставляю занятся домашними делами. Вроде всё хорошо, но время - немного на грани. Гладить сегодня не буду. Помыть посуду, собрать еду на завтра. Оплатить счета. Несколько секунд колеблюсь и мешаю Швип с небольшой порцией мартини. На окне горит свеча. Кое как хватает сил на некое подобие дел. Ничего не болит, просто плечом постоянно натыкаюсь на косяк, и то и дело замираю, пытаясь вспомнить, что надо сделать. Это ничего. Это шрамы ноют на плохую погоду. Они всегда будут теперь ныть. Это ничего. Просто переломы никогда не срастаются идеально, а воспаление сухожилий никогда не проходит без последствий.

Тот момент, когда доходит, что на последнем диске Лютс выдаёт следуйшую фразу.

I can see it, that place I dream to be, Wacken Open Air is just! Right there!

БЛИН! Я ТОЖЕ ХОЧУ НА ВАКЕН!!!!!! УЖЕ НЕ ПЕРВЫЙ ГОД!!!!!

В этом году сорвалось, причём очень и очень глупо...

Короче, если ничо не случится, покупаю билеты на 2017, в этом году уже не успею перекупить, и еду. Компания благо подобралась ешё месяц назад. Пиво, разврат, пaлатки и метал. Гыыы! Да, детка!

И вообсце, последний диск из тех, которые даже кот в состоянии слушать и не закатывать глаза. А я чо? я ничего, я просто балдею.