Оно такое бредовое и странное, что даже закрывать не буду. Людвиг и ОЦ - в данном случае - Северный рейн Вестфалия - Пауль.

- Ты меня звал?
Пауль молчит. Тёмные, коротко стриженные волосы, волевые, хотя и грубоватые черты лица, тёмные глаза. Он и похож и не похож на немца, он очень изменился. Больше остальных, и Людвиг не помнит, когда именно. Не может сказать, в какой момент тот Вестфалия, который хотя и время от времени окрызаясь был всёже покорен его брату, сменился на этого... Этого. Другово. Паул чуть ниже его, но едва ли не шире в плечах. Глаза тёмные, неуловимо-южные. У Вестфалии много намешанно кровей. Больше, чем на других границах. Людвиг торопится, его злит это встреча, зачемто назначеная на обзорной телевизионной башне Дюсселдорфа, но он пока не давит. Он старается никогда не давить на братьев. У Паула широкие, сильные руки, шире и сильнее, чем у Людвига. И он одинаково хорошо умеет носить рабочий комбинезон и шёгольский костюм. Он разбирается в моде и метале. Он умеет юлить и быть прямым. Он сейчас делает вид, что смотрит на город... А может правда смотрит. Людвигу досадно, он главный, да, он главный среди них всех, но почему, господи, почему все они так любят напоминать ему, что он младший. Не спецально. Почти никогда не спецально, но у всех у них порой туманится взгляд, они стоят, смотрят кудато вдаль, замирают, и как будто их тут нет. Что они видят - Людвиг не знает. И это злит. Он спрашивал об этом Гилберта, Гессена, Баварию, Мекленбург. Каждый ответил по своему. Ктото промолчал, ктото отшутился. Один раз правда проговорился Бремен. Свободный Ганзейский был невероятно пьян, да что там, они все были пьяны. Зеленоватые глаза рыжеватого, ворчливого города смотрели куда в стену кнайпе Муха, и он медленно и тоскливо проговорил: "Ворота. Там ворота. Громадные, посреди моря. И над ними - красно белый флаг. Ворота". У Людвига тогда задрожали руки и пересохло во рту. А Ветсфалия всё смотрит и смотрит на свои земли, и Германия боится, не хочет знать, что видит он - шахтёр, работяга, модник, бывшая столичная Земля. Людвиг не хочет знать, какие ворота зовут этого крепкого, сильного мужчину, с которым он, Людвиг, когдато спускался в шахты и с которым было совсем совсем не страшно. Который смеясь называет кофе Кафкхен, и вместо "с" произносит "т". Что он видит...Шахтные экплуатационные коперы над которыми реет зелённо-бело-красный флаг, так напоминаюший итальянский?
- Эм... Ты в порятке?
Людвиг смотрит на свои пальцы, судорожно сжавшие перегородки смотрового окна. Его бьёт дрож. Пауль кажется понимает, берёт его залоток. Спускаются к Рейну, и Пауль коротко кивает на ближайший киоск, быстро предлогает перехватить кафкхен и Ейтебрилле, и Людвиг позволяет себе медленно выдохнуть, проворчать, что этой выпечкой только руки пачкать, но послушно сжевать это нечто с ванильным пудингом. Погода удивительно хорошая, и они медленно идут к старому городу, обсуждая положение РВЕ и Круппа. И Людвиг будет очень старатся не замечать, как Пауль на пару секунд замрёт, всматриваясь кудато в даль Рейна.
Мир крутится всё быстрее, всё быстрее летят поезда, всё дешевле самолёты, мир разчерчен на квадраты и кукловодам нет дела до светловолосового подростка, который когда с трепетом и восторгом шёл по шахте за старшым братом. Подростку давно приходится выживать рядом с этими кукловодами, быть толи фигурой в мировой игре, толи игроком... А Пауль, довольно утирающий рот после очередного глотка светлого даже не фигура. Но он видит ворота. Высокие. По середине Рейна. И заними его ждёт вечное спокойствие.